Ж.Б. де ла Траверс: вид Каменного острова со стороны Невки, 1786 год.
Считая права Павла на престол непререкаемыми не в отдаленном будущем, а именно теперь, при жизни Екатерины II, Н. И. Панин не исключал возможности его соучастия наравне с ней в управлении государством. После воцарения Екатерины II Н. И. Панин, по мере росления, внушал Павлу представление о его династических правах. Мысль о том, что великому князю предстоит занять российский трон, была темой разговоров Павла и С. А. Порошина. Так, в октябре 1764 г. Порошин записал в дневник: "Его императорское высочество приуготовляется к наследию престола величайшей в свете империи российской". 29 октября и 2 ноября того же года Порошин убеждает воспитанника: "Для чего ему не быть в чине великих государей, что способы все к тому имеет", ведь он "рожден в том же народе", что и прадед его Петр Великий, и "того же народа Божиими судьбами будет в свое время обладателем". Чем глубже, однако, укоренялась в сознании Павла мысль "природном" праве на престол, тем он яснее понимал, что мать его, оказалась у власти благодаря стечению обстоятельств, а отсюда вставал вопрос о судьбе его отца, низложенного Екатериной.
Эти детские и юношеские прозрения отзывались на не окрепшей душе Павла. Нетрудно представить, с каким ужасом Павел вспоминал волнующийся Петербург в день 28 июня 1762 г., когда его, полуодетого, под охраной гвардии второпях перевезли из Летнего дворца в Зимний, а затем Н. И. Панин доставил в Казанский собор присягать воцарившейся вдруг матери (ходил слух, что его жизни угрожала в тот день опасность). Не менее мучительными были воспоминания и о том, как несколько дней спустя объявили о загадочной смерти от болезни отца. Болезненно отразилось на психике Павла и убийство в Иоанна Антоновича, спровоцированное В. Мировичем, и публичная казнь последнего. Екатерина II была в этом заинтересована, и хотя не находилась в то время в столице, в России и за рубежом пошли толки о ее причастности к этому убийству и намерении так же поступить с сыном - соперником. О том, что в самом деле произошло 6 июля 1762 г. в Ропше и как вела себя в те дни Екатерина, Павлу не говорили, как, не говорили о том и при дворе. О роли матери, о смерти отца и подробности царствовании Петра III - Павел узнает, когда взойдет на престол.
«Цесаревич Павел Петрович ( около 1765 года, Русский музей) »
В юности, до наследника доходили слухи, и события 1762 г. будоражили воображение великого князя; у Павла пробуждались симпатии и интерес к отцу, которого он не знал и облик которого был овеян ореолом непонятого, но желавшего России добра Императора, и ему хотелось ныне во всем ему подражать. Как заметил биограф Павла, "ропшинская драма сделалась мрачным фоном его жизни". Именно такой образ Петра III культивировал в сознании Павла Н. И. Панин, вселяя обиду за отца, ставшему жертвой "дурных импрессий" властолюбивой матери. И в этом комплексе переживаний Павла доминирующую роль играло чувство недоброжелательства к похитившей у него престол Екатерине - чувство, переросшее с годами в неприятие ее личности и проводимой ею политики.
В нашем столетии историки упрекали Н. И. Панина, ответственного за воспитание наследника, в том, что он не раскрыл перед ним отрицательных свойств характера Петра и вместе с тем оказался слишком пристрастен к Екатерине чтобы объяснить Павлу значение ее воцарения. Вряд ли правильно преувеличивать и неприязнь Екатерины к сыну, полагая, что отношение к Петру она перенесла на Павла. Ее симпатии и антипатии трудно укладываются в какую-либо норму. Так, при пылкой любви к Григорию Орлову она была достаточно равнодушна к сыну от него Алексею Бобринскому, а отношения с Павлом не помешали ей быть обожающей его детей бабушкой. К Павлу она не проявляла материнских чувств - рассудок превалировал над эмоциями, а расчет - над порывами души. Тем не менее она старалась (особенно в детские годы Павла) быть заботливой, и если видела в сыне нечто себе чуждое, то лишь в той мере, в какой он выступал как олицетворение определенных политических тенденций. Ибо как только выявилось противостояние Павла и Екатерины, он невольно стал знаменем всех фрондирующих, оппозиционных ее режиму сил. В первую очередь тут следует назвать группировавшихся вокруг Н. И. Панина просвещенную часть дворянства и старинной аристократии, составлявших как бы "партию" наследника (в нее входили, например, граф П. И. Панин, крупный военачальник, в войне с Турцией и в подавлении Пугачевского восстания, - она называла его своим "персональным оскорбителем", их внучатый племянник, любимец Павла, камергер и обер-прокурор Сената А. Б. Куракин, другой близкий родственник Паниных, генерал и дипломат князь Н. В. Репнин, секретарь, друг и единомышленник Н. И. Панина сатирик и драматург Д. И. Фонвизин).
«А.Рослин: граф Никита Иванович Панин, (Москва, Г.М.И.И. им. А.С.Пушкина)»
Государыня знала, в сколь неприязненном к ней духе воспитывается сын и хотела это пресечь, но в первые годы царствования ее положение было не достаточно прочным и Екатерина на такой резкий шаг не решалась. При этом она считалась с сильным влиянием "панинской" группировки, тем более что имя Павла - соперника матери - было популярным в общественном мнении и в народе. В то же время Екатерину озаботило сохранение известного баланса интересов при дворе, учитывая агрессивность "орловского" клана по отношению к Павлу, что было сопряжено с опасениями за его жизнь. Впоследствии в разговоре с А. В. Храповицким о воспитании Павла она сказала, что "по политическим причинам не брала его от Панина: все думала, что ежели не у Панина, так он пропал!". В. Ходасевич заметил, что задача Н. И. Панина, заключалась, и в том, чтобы с ним "не случилось чего-нибудь вроде „геморроидальной колики“, "Охранять жизнь Великого князя — вот в чем полагал он свою первейшую обязанность". Как бы то ни было, противостояние между Екатериной и Павлом, нарастало и углублялось вплоть до кончины Императрицы. Первый кризис наступил в 1772-1773 годах.
Сторонники Павла лелеяли надежду, что по его совершеннолетии Екатерина привлечет его к управлению империей. Надежды эти питались, очевидно слухами о данном ею заверении по достижении этого сакраментального возраста взять Павла в соправители. Разговоры об этом велись с конца 1760-х гг. среди иностранных дипломатов в Петербурге и доходили до европейских столиц. Рассчитывал на такую перспективу и Н. И. Панин. Кн. П. А. Вяземский, много знавший о закулисной жизни двора 1770-х годов в связи с розысками в биографии Д. И. Фонвизина, рассказывал П. И. Бартеневу, "что графом Н. И. Паниным была составлена и подана Екатерине особая о том записка", призывавшая привлечь Павла к управлению, если вообще не уступить престол. В 1830 г. граф Д. Н. Блудов, разбиравший секретные архивы, обнаружил в кабинете Павла рукописи Панина с обоснованием незаконности наследования по женской линии, предназначались они явно для великого князя в связи с его совершеннолетием. Но день 20 сентября 1772 года прошел вполне буднично, не состоялось подобающих случаю назначений, наград и т. д. Императрица уговорила Н. И. Панина отложить празднества на год, чтобы женить Павла, совместив два торжества.
Жан Луи Вуаль: великий князь Павел Петрович, 1771 год.
Одновременно она сближается с Павлом, начинает вводить его в курс государственных дел, стремясь, с одной стороны, завоевать доверие, чему способствовала "командировка" Г. Г. Орлова на переговоры с турками в Фокшаны, а с другой - изолировать от Н. И. Панина и оттеснить от него друзей, недовольных ее политикой. Она ищет для сына невесту и возвращает в Петербург Орлова, жалуя ему княжеский титул. 29 сентября 1773 года Павел сочетается браком с принцессой Гессен-Дармштадтской Вильгельминой, нареченной в православии Натальей Алексеевной. Торжества объявлены, по случаю свадьбы политический акт (совершеннолетие наследника) в результате подменен семейным. Екатерина II явно переиграла Панина, что не замедлило сказаться на его положении при дворе. Незадолго до того Д. И. Фонвизин, предвидя такой поворот сообщал сестре: "Теперь скажу тебе о наших чудесах. Мы очень в плачевном состоянии. Все интриги и все струны настроены, чтобы графа отдалить от великого князя… Князь Орлов с Чернышевым злодействуют ужасно графу Н. И., который мне открыл свое намерение, то есть буде его отлучат от великого князя, то он в ту же минуту пойдет в отставку… последняя драка будет в сентябре, то есть брак его высочества, где мы судьбу свою узнаем".
Люди в окружении Павла раздували в великом князе чувства досады и неудовлетворенности. На этой основе сложилось нечто подобное заговору в пользу Павла. Выходец из Голштинии, близкий Петру III, дипломат на русской службе Каспар Сальдерн за спиной Н. И. Панина, с которым он тесно сотрудничал по Коллегии иностранных дел, в конце 1772 года затеял сложную и опасную интригу. Стараясь возбудить в Екатерине страх перед Павлом, он вместе с тем, пользуясь неопытностью великого князя, склонил его к подписанию документа, уполномочивающего Сальдерна добиваться перед Екатериной участия в управлении государством. Сальдерн решил, что без труда вынудит к тому Императрицу, надеясь воздействовать на власть. В переговоры с великим князем был посвящен близкий друг, граф Андрей Разумовский. Когда Павел поведал об этом Н. И. Панину, тот пришел в ужас и решительно воспротивился проискам Сальдерна, однако с Екатериной Панин не обмолвился об этом ни словом. Эпизод с Сальдерном не прошел мимо А. С. Пушкина. В материалах "Истории Пугачева" сохранились выписки донесшие отголоски событий: "Сальдерн пишет проект переворота в пользу великого князя - Панин его прочел, бросил в огонь и продолжал пользоваться услугами Сальдерна".
Цесаревич Павел Петрович (Романовская галлерея, Зимний дворец)
О "внушениях" Сальдерна, рассказал матери в минуту откровения сам Павел. Екатерина II сгоряча потребовала доставить к ней Сальдерна в кандалах, затем последовала его полная отставка и изгнание из России. Но гнев Императрицы не обошел и Н. И. Панина. Екатерина была возмущена тем, что наставник великого князя не донес ей о происках голштинца.
Воспользовавшись совершеннолетием и женитьбой сына, Екатерина II в сентябре 1773 года освободила наконец Н. И. Панина от должности обер-гофмейстера. "Дом мой очищен", — с удовлетворением сказала она по сему случаю, что не помешало ей сопроводить явную немилость благодарственным рескриптом и фантастически щедрыми наградами.
" title="Траверс Ж.Б. де ла. Вид Каменного острова со стороны Невки. 1786 (Эрмитаж
">Считая права Павла на престол непререкаемыми не в отдаленном будущем, а именно теперь, при жизни Екатерины II, Н. И. Панин не исключал возможности его соучастия наравне с ней в управлении государством. После воцарения Екатерины II Н. И. Панин, по мере росления, внушал Павлу представление о его династических правах. Мысль о том, что великому князю предстоит занять российский трон, была темой разговоров Павла и С. А. Порошина. Так, в октябре 1764 г. Порошин записал в дневник: "Его императорское высочество приуготовляется к наследию престола величайшей в свете империи российской". 29 октября и 2 ноября того же года Порошин убеждает воспитанника: "Для чего ему не быть в чине великих государей, что способы все к тому имеет", ведь он "рожден в том же народе", что и прадед его Петр Великий, и "того же народа Божиими судьбами будет в свое время обладателем". Чем глубже, однако, укоренялась в сознании Павла мысль "природном" праве на престол, тем он яснее понимал, что мать его, оказалась у власти благодаря стечению обстоятельств, а отсюда вставал вопрос о судьбе его отца, низложенного Екатериной.
Эти детские и юношеские прозрения отзывались на не окрепшей душе Павла. Нетрудно представить, с каким ужасом Павел вспоминал волнующийся Петербург в день 28 июня 1762 г., когда его, полуодетого, под охраной гвардии второпях перевезли из Летнего дворца в Зимний, а затем Н. И. Панин доставил в Казанский собор присягать воцарившейся вдруг матери (ходил слух, что его жизни угрожала в тот день опасность). Не менее мучительными были воспоминания и о том, как несколько дней спустя объявили о загадочной смерти от болезни отца. Болезненно отразилось на психике Павла и убийство в Иоанна Антоновича, спровоцированное В. Мировичем, и публичная казнь последнего. Екатерина II была в этом заинтересована, и хотя не находилась в то время в столице, в России и за рубежом пошли толки о ее причастности к этому убийству и намерении так же поступить с сыном - соперником. О том, что в самом деле произошло 6 июля 1762 г. в Ропше и как вела себя в те дни Екатерина, Павлу не говорили, как, не говорили о том и при дворе. О роли матери, о смерти отца и подробности царствовании Петра III - Павел узнает, когда взойдет на престол.
«Цесаревич Павел Петрович ( около 1765 года, Русский музей) »
В юности, до наследника доходили слухи, и события 1762 г. будоражили воображение великого князя; у Павла пробуждались симпатии и интерес к отцу, которого он не знал и облик которого был овеян ореолом непонятого, но желавшего России добра Императора, и ему хотелось ныне во всем ему подражать. Как заметил биограф Павла, "ропшинская драма сделалась мрачным фоном его жизни". Именно такой образ Петра III культивировал в сознании Павла Н. И. Панин, вселяя обиду за отца, ставшему жертвой "дурных импрессий" властолюбивой матери. И в этом комплексе переживаний Павла доминирующую роль играло чувство недоброжелательства к похитившей у него престол Екатерине - чувство, переросшее с годами в неприятие ее личности и проводимой ею политики.
В нашем столетии историки упрекали Н. И. Панина, ответственного за воспитание наследника, в том, что он не раскрыл перед ним отрицательных свойств характера Петра и вместе с тем оказался слишком пристрастен к Екатерине чтобы объяснить Павлу значение ее воцарения. Вряд ли правильно преувеличивать и неприязнь Екатерины к сыну, полагая, что отношение к Петру она перенесла на Павла. Ее симпатии и антипатии трудно укладываются в какую-либо норму. Так, при пылкой любви к Григорию Орлову она была достаточно равнодушна к сыну от него Алексею Бобринскому, а отношения с Павлом не помешали ей быть обожающей его детей бабушкой. К Павлу она не проявляла материнских чувств - рассудок превалировал над эмоциями, а расчет - над порывами души. Тем не менее она старалась (особенно в детские годы Павла) быть заботливой, и если видела в сыне нечто себе чуждое, то лишь в той мере, в какой он выступал как олицетворение определенных политических тенденций. Ибо как только выявилось противостояние Павла и Екатерины, он невольно стал знаменем всех фрондирующих, оппозиционных ее режиму сил. В первую очередь тут следует назвать группировавшихся вокруг Н. И. Панина просвещенную часть дворянства и старинной аристократии, составлявших как бы "партию" наследника (в нее входили, например, граф П. И. Панин, крупный военачальник, в войне с Турцией и в подавлении Пугачевского восстания, - она называла его своим "персональным оскорбителем", их внучатый племянник, любимец Павла, камергер и обер-прокурор Сената А. Б. Куракин, другой близкий родственник Паниных, генерал и дипломат князь Н. В. Репнин, секретарь, друг и единомышленник Н. И. Панина сатирик и драматург Д. И. Фонвизин).
«А.Рослин: граф Никита Иванович Панин, (Москва, Г.М.И.И. им. А.С.Пушкина)»
Государыня знала, в сколь неприязненном к ней духе воспитывается сын и хотела это пресечь, но в первые годы царствования ее положение было не достаточно прочным и Екатерина на такой резкий шаг не решалась. При этом она считалась с сильным влиянием "панинской" группировки, тем более что имя Павла - соперника матери - было популярным в общественном мнении и в народе. В то же время Екатерину озаботило сохранение известного баланса интересов при дворе, учитывая агрессивность "орловского" клана по отношению к Павлу, что было сопряжено с опасениями за его жизнь. Впоследствии в разговоре с А. В. Храповицким о воспитании Павла она сказала, что "по политическим причинам не брала его от Панина: все думала, что ежели не у Панина, так он пропал!". В. Ходасевич заметил, что задача Н. И. Панина, заключалась, и в том, чтобы с ним "не случилось чего-нибудь вроде „геморроидальной колики“, "Охранять жизнь Великого князя — вот в чем полагал он свою первейшую обязанность". Как бы то ни было, противостояние между Екатериной и Павлом, нарастало и углублялось вплоть до кончины Императрицы. Первый кризис наступил в 1772-1773 годах.
Сторонники Павла лелеяли надежду, что по его совершеннолетии Екатерина привлечет его к управлению империей. Надежды эти питались, очевидно слухами о данном ею заверении по достижении этого сакраментального возраста взять Павла в соправители. Разговоры об этом велись с конца 1760-х гг. среди иностранных дипломатов в Петербурге и доходили до европейских столиц. Рассчитывал на такую перспективу и Н. И. Панин. Кн. П. А. Вяземский, много знавший о закулисной жизни двора 1770-х годов в связи с розысками в биографии Д. И. Фонвизина, рассказывал П. И. Бартеневу, "что графом Н. И. Паниным была составлена и подана Екатерине особая о том записка", призывавшая привлечь Павла к управлению, если вообще не уступить престол. В 1830 г. граф Д. Н. Блудов, разбиравший секретные архивы, обнаружил в кабинете Павла рукописи Панина с обоснованием незаконности наследования по женской линии, предназначались они явно для великого князя в связи с его совершеннолетием. Но день 20 сентября 1772 года прошел вполне буднично, не состоялось подобающих случаю назначений, наград и т. д. Императрица уговорила Н. И. Панина отложить празднества на год, чтобы женить Павла, совместив два торжества.
Жан Луи Вуаль: великий князь Павел Петрович, 1771 год.
Одновременно она сближается с Павлом, начинает вводить его в курс государственных дел, стремясь, с одной стороны, завоевать доверие, чему способствовала "командировка" Г. Г. Орлова на переговоры с турками в Фокшаны, а с другой - изолировать от Н. И. Панина и оттеснить от него друзей, недовольных ее политикой. Она ищет для сына невесту и возвращает в Петербург Орлова, жалуя ему княжеский титул. 29 сентября 1773 года Павел сочетается браком с принцессой Гессен-Дармштадтской Вильгельминой, нареченной в православии Натальей Алексеевной. Торжества объявлены, по случаю свадьбы политический акт (совершеннолетие наследника) в результате подменен семейным. Екатерина II явно переиграла Панина, что не замедлило сказаться на его положении при дворе. Незадолго до того Д. И. Фонвизин, предвидя такой поворот сообщал сестре: "Теперь скажу тебе о наших чудесах. Мы очень в плачевном состоянии. Все интриги и все струны настроены, чтобы графа отдалить от великого князя… Князь Орлов с Чернышевым злодействуют ужасно графу Н. И., который мне открыл свое намерение, то есть буде его отлучат от великого князя, то он в ту же минуту пойдет в отставку… последняя драка будет в сентябре, то есть брак его высочества, где мы судьбу свою узнаем".
Люди в окружении Павла раздували в великом князе чувства досады и неудовлетворенности. На этой основе сложилось нечто подобное заговору в пользу Павла. Выходец из Голштинии, близкий Петру III, дипломат на русской службе Каспар Сальдерн за спиной Н. И. Панина, с которым он тесно сотрудничал по Коллегии иностранных дел, в конце 1772 года затеял сложную и опасную интригу. Стараясь возбудить в Екатерине страх перед Павлом, он вместе с тем, пользуясь неопытностью великого князя, склонил его к подписанию документа, уполномочивающего Сальдерна добиваться перед Екатериной участия в управлении государством. Сальдерн решил, что без труда вынудит к тому Императрицу, надеясь воздействовать на власть. В переговоры с великим князем был посвящен близкий друг, граф Андрей Разумовский. Когда Павел поведал об этом Н. И. Панину, тот пришел в ужас и решительно воспротивился проискам Сальдерна, однако с Екатериной Панин не обмолвился об этом ни словом. Эпизод с Сальдерном не прошел мимо А. С. Пушкина. В материалах "Истории Пугачева" сохранились выписки донесшие отголоски событий: "Сальдерн пишет проект переворота в пользу великого князя - Панин его прочел, бросил в огонь и продолжал пользоваться услугами Сальдерна".
Цесаревич Павел Петрович (Романовская галлерея, Зимний дворец)
О "внушениях" Сальдерна, рассказал матери в минуту откровения сам Павел. Екатерина II сгоряча потребовала доставить к ней Сальдерна в кандалах, затем последовала его полная отставка и изгнание из России. Но гнев Императрицы не обошел и Н. И. Панина. Екатерина была возмущена тем, что наставник великого князя не донес ей о происках голштинца.
Воспользовавшись совершеннолетием и женитьбой сына, Екатерина II в сентябре 1773 года освободила наконец Н. И. Панина от должности обер-гофмейстера. "Дом мой очищен", — с удовлетворением сказала она по сему случаю, что не помешало ей сопроводить явную немилость благодарственным рескриптом и фантастически щедрыми наградами.