wise-cat вывесил фотку

ЛоурицТуксен: народное гулянье на Ходынском поле, 18 майя 1896 года. (частная коллекция)

"У ласкового князя Владимира пированьице почестен-пир для всех званых, браных, приходящих..." Задолго до 18 мая "Особое установление по устройству коронационных зрелищ и праздника" распространяет в Москве афиши под таким заголовком. Это высокопарное приглашение зазывает гостей на то страшное"пированьице", с которого около двух тысяч человек отправятся прямо на Ваганьковское кладбище. Дальше подробно перечислены развлечения и блага, ожидающие "званых, браных, приходящих" на Народном празднике. Развлечений обещано много. Тут театральные представления на открытых сценах: "Руслан и Людмила", "Конек-Горбунок", "Ермак Тимофеевич, или Завоевание Сибири" со "сражениями, плясками, пением и сновидением Ермака"; тут гармонисты, балалаечники, раешники, петрушки, силомеры и предсказатели судьбы. Особенно соблазнителен знаменитый дрессировщик Владимир Дуров, собирающийся показать "электрический пароход, управляемый крысами", "поездку козла на волке", "ежа, стреляющего из пушки" и, наконец, "новость": "танец кошки на голове дога". Дразнят также воображение призы за гимнастику: 50 глухих серебряных часов "с портретами Их Величеств и цепочками белого металла" и сто гармоник. Призы эти предназначены за лазание на мачту, бег и хождение по бревну. Они, правда, "по независящим обстоятельствам" останутся неприсужденными, но ловким гимнастам, явившимся их добывать, жаловаться не приходится. Хорошие мускулы и гимнастическая сноровка очень пригодятся им, когда вместо того, чтобы любоваться "танцем кошки на голове дога", самим придется танцевать на человеческих головах и, вместо хождения по бревну, шагать как по бревнам, по наваленным друг на друга покойникам и умирающим. Призом за эти, не предусмотренные в программе "гимнастические упражнения", будет зато нечто более ценное, чем серебряные часы, призом будет спасенная жизнь. Рассчитывать на получение отпущенных на толпу в пятьсот тысяч человек 50 часов и 100 гармоник могут, однако, немногие ловкачи. Остальные, более скромные, не мечтая о часах, хотят получить "царский подарок", оторый обещан всем. Содержание этого подарка тоже перечислено в афише. Это сайка, полфунта колбасы, три четверти фунта сластей и орехов, вяземский пряник и "коронационная" кружка - все завязанное в ситцевый платок с изображением Кремля. Колбаса в подарке, заготовленная чересчур загодя, окажется тухловатой, и жестяная бело-голубая кружка будет спустя неделю продаваться на Сухаревке по пятнадцати копеек. Но то, что будет через неделю, не может повлиять на то, что сейчас. Толки о подарках и развлечениях растут, вяземский пряник и платок с Кремлем сияют магической приманкой, тем более, что народное воображение дополняет явную скупость, с которой составлен "подарок", пущенным слухом, что в некоторые из кружек положены билеты выигрышного займа. От детей до стариков все собираются на Ходынское поле за заветным узелком. Собираются не только москвичи и жители окраин, но и крестьяне из лежащих по соседству деревень: по одной Курской дороге в ночь с 17-го на 18-е мая приезжает в Москву, на праздник, двадцать пять тысяч человек.1

Едва Ходынка стряслась, сейчас же вокруг нее начинается борьба сильных противодействующих страстей. Великий князь Сергей, враждующий с министром Воронцовым-Дашковым2 , яростно нападает на министерство двора. Граф Воронцов, не оставаясь в долгу, винит во всем полицию, "непосредственно подчиненную Его императорскому высочеству".3 Обер-полицмейстер Власовский сначала хочет отделаться обычной полицейской наглостью. Его первый рапорт гласит: "Убитых сто человек, порядок восстановлен". Потом он театрально стреляется в приемной генерал-губернатора: адъютант толкает поднесенную к виску руку с револьвером, и пуля летит мимо. 4 Действительный статский советник Бер, начальник "Особого установления", с чувством исполненного долга показывает следователю: "Я велел не засыпать оставшиеся от выставки 1832 года ямы нарочно, чтобы сдерживать народ". "Узелков было четыреста тысяч, а народу привалило миллион, каждая сайка была у нас на счету",-- оправдывает его помощник, архитектор Николин, особое устройство буфета в виде мышеловки, где в узких (на два человека) проходах погибло в давке множество людей. Столько скрытых пружин и невидимых тормозов - честолюбия, упрямства, боязни ответственности -- пускается со всех сторон в ход, что в расследовании, составленном министром юстиции Муравьевым, 5 отлично видно, как произошла Ходынка, и совсем не ясно, по чьей вине она произошла. После Муравьева самостоятельное следствие ведет маршал коронации граф Пален. Его доклад более определенен. Он, хотя и в очень осторожной форме, прямо обвиняет в бездействии "Августейшего генерал-губернатора Москвы". На докладе Палена, представленном Царю уже в Петербурге, "Его Величество изволил положить самую лестную резолюцию", но через несколько дней "приехал из Москвы Великий князь Сергей, и дело совершенно было перерешено". В конце концов ничего толком не выясняется, никто не обелен вполне, никто не несет сколько-нибудь серьезного наказания. И над Ходынкой после всех расследований еще больше сгущается зловещий туман, который описал Толстой: "Народу было так много, что, несмотря на ясное утро, над Ходынским полем стоял густой туман - от дыхания человеческого".


«Публика на ходынском поле в ожидании прибытия Их Императорских Величеств, 18 мая 1896 года.»

О виновниках Ходынки и о ее жертвах забудут, но туман отработанного воздуха, которым нельзя дышать,- останется навсегда, расползется по всей России. Для раздачи царских подарков на Ходынском поле строятся 150 бараков. Строятся они друг около друга - межд каждым проход для двух человек. Эти бараки, или буфеты, образуют треугольник, острый угол которого обращен ко рву. Ров песчаный, изрыт глубокими ямами. От угла бараков до рва расстояние 25 аршин, ширина рва 80 аршин. Раздача подарков назначена на 10 часов утра 18 мая. Наряд полиции и казаков для охраны порядка должен явиться "заблаговременно" - в девять. Полиция и казаки будут регулировать течение движущейся со всех сторон столицы толпы, направляя ее к буфетам за подарками, а оттуда в сторону павильонов и эстрад с развлечениями, где ее уже будут ждать дрессированные ежи и раешники, "Конек-Горбунок" и дивертисмент. Ямы и рвы, с одной стороны окружающие буфеты, помогут полиции сдерживать народ (одной полиции не справиться: ее не так уж много--1800 городовых), а узкие проходы на два человека, т. е. на триста человек по всей линии буфетов, обеспечат получение каждым своего узелка и помешают недобросовестным схватить лишнюю сайку, которые "все на счету". Все заранее отлично взвешено, рассчитано и предусмотрено - упущена из виду только самая малость. Народ начинает собираться на Ходынку с вечера. В час ночи толпа так плотна, что над ней стоит туман "от дыхания человеческого" и то там, то здесь уже слышны первые стоны изнемогающих в давке и теряющих сознание.Так как никакого начальства нет и никто ничего не регулирует - люди идут со всех сторон и асполагаются вокруг буфетов как кому заблагорассудится. Ночь жаркая и душная. Многие приходят налегке, босиком, в неподпоясанных рубахах и тут же укладываются спать. Другие зажигают костры, пекут на огне картошку и угощаются водкой. Некоторые принесли гармоники, слышна музыка, песни, кое-где пляшут. Это часов в двенадцать. После двенадцати толпа угрожающе вырастает. Понаехали мужики из деревень, подошли рабочие с окраин. Греться у костров или плясать уже нельзя -- каждый торопится занять место получше, и каждый теснит другого. Праздничное добродушное настроение сменяется сумрачным и нетерпеливым. Эта трех- или четырехсоттысячная толпа вполне предоставлена себе самой. Впрочем, не вполне. Ее стерегут назначенные в подмогу отсутствующей полиции волчьи ямы и восьмидесятиаршинный ров.

В час ночи из толпы выносят девушку в бесчувственном состоянии и нескольких подростков. В три утра в народе кричат: "Что же вы нас умирать заставляете в давке!" В четыре часа утра уже то и дело из толпы передают по головам людей без признаков жизни.6 Народ у буфетов волнуется и напирает, дощатые буфеты трещат. "Скоро ли будут раздавать?" - слышится со всех сторон. Перепуганные артельщики и заведующие буфетами собираются под предводительством поднятого с постели растерянного Бера на импровизированное совещание. "Если мы не начнем раздавать, толпа нас сотрет",-- говорит какой-то Лепешкин, и голос этого безвестного Лепешкина решает все. Еще минуту назад катастрофу можно было пожалуй, предотвратить. Но вот решено раздавать. Первые узелки с подарками летят в толпу. И толпа, как на приступ, бросается к буфетам. "...Через полчаса я взглянул из будки 7(показание одного из раздававших) и увидел в том месте, где ждала публика раздачи, люди на земле один на другом, и по ним идет народ к буфетам. Люди эти лежали как-то странно: точно их целым рядом повалило. Часто тело одного покрывало часть тела другого. Видел я такой ряд мертвых людей на протяжении аршин пятнадцати. Лежали они головами к будкам, ногами к шоссе." "Я видела (из другого показания), как из толпы, которой удалось пробраться вовнутрь площади, через проходы выбегали люди в растрепанном виде, в разорванном платье, с дикими глазами, мокрые, с непокрытыми всклокоченными волосами и со стонами прямо ложились, падали на землю. Многие были в крови, некоторые кричали, что у них сломаны ребра." "Я споткнулся на мертвого человека, когда толп меня понесла. На меня упало несколько человек. я чувствовал, как народ перебегает по тем, которые на мне лежали. Я лишился чувств, может быть, на полчаса, может быть, на час. Когда меня привели в сознание и подняли, то надо мной было трупов пятнадцать и подо мной десять трупов." "Около меня оказался мальчик, который сильно кричал. Я и еще кто-то приподняли его над толпой, и он пошел ceбе по головам." "Покойники, которых я (унтер-офицер вызванных наконец-то войск) вытаскивал из толпы, стояли в толпе. Она старалась от них отодвинуться, но не могла." "Мертвая девушка стояла в толпе, голова ее качалась в разные стороны, и толпа, двигаясь вперед, несла ее с собой." "Больше всего трупов лежало на пресечении буфетов - на небольшом пространстве более трехсот." Таких показаний без числа и в "Следственном производстве судебного следователя по делу о беспорядках на Ходынском поле и в "Записке министра юстиции" по этому делу. Из толпы кричат: "Уберите мертвецов!" Солдаты входят в толпу "аршина на три" и выхватывают кого могут, живых или мертвых, дальше они протиснуться не могут. Вообще спасают людей почти исключительно войска: полиция, явившаяся только в шесть утра, первым делом оцепляет Императорский павильон и трибуны для высоких гостей, чтобы "народ чего не повредил". "Я обратился к городовому,- показывает свидетель,--с просьбой дать умирающему воды и вообще оказать какую-нибудь помощь. Он ответил: "Нам ничего не приказали".8


«Императорская чета со свитой на Ходынском поле, 18 мая 1896 года.»

Французский посланник граф де Монтебелло 9 одним из первых узнает о Ходынской катастрофе. К чувству ужаса, которое он испытывает, слыша о тысячах задавленных и изувеченных, присоединяется огорчение личного свойства: назначенный на сегодня большой бал в посольстве, конечно, придется отменить: sole {"морские языки", деликатесная рыба (фр.)}, прибывшие во льду из Парижа, и вагон средиземных роз пропадут. Быть может, однако, слухи преувеличены и несчастье не так велико? Граф звонит по телефону губернатору Москвы и министру двора, но сведения этих высокопоставленных лиц так же неясны и противоречивы, как рассказы повара и камердинера. Тогда граф отправляется на Ходынку сам. Огромное поле оцеплено войсками, но французского посла, конечно,пропускают. Он еще застает неприбранным жуткий беспорядок только что совершившегося непоправимого несчастья. Земля истоптана и изрыта, кое-где видна кровь, то там, то здесь валяются шапка, кушак, пола оборванного платья. Он видит множество мертвых, которых молодцеватые городовые складывают рядами, как дрова, на телеги, чтобы развозить по участкам. В зависимости от того, где их застала смерть, мертвецы резко отличаются друг от друга. Погибшие в рвах, колодцах и узких проходах обезображены и окровавлены ("Я узнала брата только по лбу",-- говорит сестра одного); задушенные в толпе - не имеют внешних повреждений,зато их глаза широко раскрыты, иногда совсем вытаращены, и в них застыло одинаковое дикое выражение ужаса. Многие из этих мертвецов сжимали в скрюченных пальцах узелки с царскими подарками. На Ходынку прибывает разное начальство, сановники, высокопоставленные любопытные. Чрезвычайный китайский посол Ли Хун-Чжан, 10 приехавший получать двухмиллионную взятку, равнодушно оглядывал поле и осведомлялся: "Неужели об этом доложат Государю?" Узнав, что все уже доложили, он пожимает плечами: "Какие неопытные у вас министры - у нас бы никто не побеспокоил богдыхана, убрали бы мертвецов - и все". Это трезвое суждение встречает сочувствие: От Государя следовало бы все скрыть",- горячится камергер Дурасов. "Какие пустяки. Это всегда бывает при коронации",-- заявляет конногвардеец Шипов. Витте, думающий после слов Ли Хун-Чжана: "Ну, все-таки мы ушли дальше Китая",--пожалуй, преувеличивает.

Пробирались на Ходынку, хотя их и велено не пускать, и корреспонденты газет, русские и иностранные. Среди них находится и знаменитый Диллон, 11 приват-доцент Харьковского университета и большой знаток России. Он, хотя и видит все своими глазами и получает все сведения из первых рук, впоследствии, вспоминая Ходынку, изобразит ее так: "Катастрофа произошла в тот самый момент, когда императорская чета заняла свои места и полмиллиона голосов криками приветствовали самодержца Святой Руси и его супругу". Далее он говорит: "Император показал себя совершенно безучастным к этому бедствию". "Совершенное безучастие" Николая II к Ходынке - такой же явный вздор, как то, что она произошла в присутствии царя. Искажение это со стороны Диллона нельзя, однако, объяснить ни недоброжелательством - он, определенно, друг старой России,- ни недобросовестностью - опытный и осторожный журналист, остальные факты он передает вполне точно. Не выражает ли бессознательно он, на старости лет перебирая события, вместо фактов впечатление от них, оказавшееся более ярким и долговечным? Разумеется, Царь не был безучастен к народному горю, но им - по личному почину или по советам приближенных, действительно делается в день Ходынки все, чтобы такое впечатление создалось. Потрясенный страшным зрелищем французский посол едет с к обер-церемониймейстеру графу Палену. Тот сообщает ему решение Государя: празднества отменены, будет объявлен траур, Царь с Царицей удаляются на несколько дней в монастырь, чтобы засвидетельствовать и подчеркнуть свое глубокое горе.Пален только что видел Николая II: Царь был в отчаянии, глаза его были полны слез. Плачет и сам Пален. Молча пожав старому придворному руку--что скажешь в таких обстоятельствах?-- Монтебелло, вернувшись домой, отдает распоряжение прекратить все приготовления. Когда, немного успокоившись от пережитого, он садится писать в Париж донесение о происшедшем, от Великого князя Сергея приезжает адъютант с удивительными новостями. Государь передумал. Траура не будет. Все празднества, в том числе и сегодняшний бал у французского посла, должны состояться. 12 Говоря о "совершенном безучастии самодержца Святой Руси" к народному бедствию, Диллон указывает, что "оно не помешало целой серии обедов и балов при дворе и в иностранных посольствах". И на этот раз, к сожалению, его нельзя опровергнуть.


«Их Императорские Величества на ходынском поле, 18 мая 1896 года.»

Ходынское поле приведено в порядок с той идеальной быстротой, с которой обычно действует полиция, заметая следы случившегося по ее вине. Поле подметено, сломанные бараки починены, кровь посыпана песочком, мертвецы убраны. Часть их развезена по участкам, но всех увезти не удалось, и распорядительный обер-полицмейстер велел уложить на дне того самого рва, в котором они погибли. Аккуратно покрытые рогожами, охраняемые часовыми, они, никому не мешая, отлично могут полежать тут, пока на Ходынке происходит концерт в Высочайшем присутствии. Потом, когда отбудут царь и высокие гости, уберут и их. Трубы оркестра сияют на майском солнце, и воздух дрожит от грома патриотического концерта. Новая толпа, праздничная и оживленная, напирает на открытую сцену, где Ермак завоевывает Сибирь, и электрический пароход плывет в лоханке, управляемой вымуштрованными Дуровым крысами. Вдруг все представления прекращаются и по огромному полю перекатывается "ура": на обитой красным сукном площадке императорского павильона в окружении свиты появляются царь и царица. Урра!.. Боже, царя храни!.. Ветер треплет белое страусовое боа Царицы, ярко блестят полковничьи погоны, кругом мундиры, ленты, кивера, золотые фалды придворных, сабли, лядунки, звезды. Боже, царя храни... Ура!.. Кивера, перья, мундиры-- больше ничего нельзя разобрать. Царь по дороге встречает на Тверской запоздавший воз с мертвецами. Он выходит из экипажа, велит отогнуть рогожу, долго всматривается в страшную окоченелую груду и, махнув рукой, бормоча что-то невнятное, понуро садится в коляску. 13Теперь на эту шумную, приветствующую его толпу он смотрит тем же измученным, потухшим взглядом. Императрица подавлена и бледна, она едва стоит на ногах. Но, чтобы видеть это, надо стоять близко, а народ стоит далеко. Он видит только ленты, перья и мундиры, только сиянье самодержавной власти, которую никакие тысячи погибших не должны омрачать хотя бы на единый миг. Действительный тайный советник Победоносцев, бледное и ушастое лицо которого и потрепаный вицмундир тоже мелькают в свите, может быть доволен. "Ничто не должно умалять священного монархического принципа",-- настаивал он сегодня утром, уговаривая Царя не объявлять траур и не отменять празднеств. И вот священный принцип - не умален.

"Давно уже ходили слухи о том, что предстоящий бал во французском посольстве будет одним из самых замечательных и самых интересных. В половине десятого начался съезд. Вестибюль, превращенный в уголок тропического сада, залитого электричеством вместо солнца." И дальше: "Бал удался вполне и закончился тончайшим ужином". Так идиллически описывает бал у Монтебелло "Коронационный сборник", двухтомный веленевый увраж, изданный, чтобы увековечить коронационные торжества. Он и увековечивает их со всем усердием чиновничьей исполнительности. Не только отмечено, что бал "удался вполне", сообщено и меню "тончайшего ужина". Бал проходит, впрочем, не столь "удачно", как расписывают казенные перья. "Я отчетливо помню напряженность атмосферы на этом празднестве,- вспоминает камергер Извольский, 14 будущий министр иностранных дел,- усилия, которые делались императором и императрицей при появлении их в публике, ясно были видны на их лицах". Таких свидетельств о подавленном настроении царской четы, его "грустных глазах", "болезненном выражении", ее "бледности", "резкой складке у пытающегося улыбнуться рта" можно выписать много.Но они ничего не меняют. Это все оттенки и полутона в картине, которую будут судить с такого расстояния, где оттенки и полутона не видны. Только - главное, основное, только свет и тень. Окна французского посольства широко распахнуты в теплую майскую ночь. С улицы слышны голоса, веселая громкая музыка, в ярко освещенных залах мелькают пары в затейливых турах "польского". Среди танцующих Царь и Царица Святой Руси. Подводы, покрытые рогожами, до поздней ночи дребезжат по Москве. На Ваганьковское кладбище в гробах и без гробов свозят в эту ночь для опознания 1282 трупа. Ночь теплая, и мертвецы начинают чернеть и раздуваться. Многие страшно обезображены -- кого опознает сестра "по лбу", кого никто никогда не опознает. Розы, доставленные из Ниццы, не пропали. Они сладко благоухают "под электрическим солнцем" в нарядных залах посольства. Sole тоже недаром мчалась в экстренном поезде - ее съедят за "тончайшим ужином". Но до ужина еще далеко - пока надо танцевать "польский". И оркестр гремит в распахнутые окна старинный, традиционный, торжественно-жеманный мотив:

"Славься сим, Екатерина, славься, нежная нам мать..."


«Е. Самокиш-Седковская: прием во французском посольстве, май 1896 год (литография.) »

Георгий Иванов "Собрание сочинений в трех томах", Том второй. Проза Москва, "Согласие", 1994 год.

Примечания:

1 - Проведении коронационного праздника основывался на подражании коронации Александра III. Но в то время на народное гулянье вышло до двухсот тысяч человек, тогда как толпа в ночь на 18 мая насчитывала, не менее полумиллиона. Сведения о прибытии в Москву иногородних заимствованы Г. Ивановым из "Дневника" А. С. Суворина, в котором в записи от 18 мая 1896 года сказано:"...в Москву в эту ночь по одной Московско-Курской дороге приехало более 25000. Что это была за толпа и что за ужас!" (с. 105).

2 - граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков (1837--1916), генерал, министр Императорского двора и уделов в 1881 --1897 годах

3 - Об этом разделении среди высших сановников на две партии: одна - за Воронцова другая - за Великого князя С ергея Александровича, Витте писал: "...одна партия утверждала, что здесь министерство двора ни при чем, что виновата исключительно в катастрофе московская полиция, а другие почли более для себя выгодным пристать к партии Великого князя Сергея Александровича и потому утверждали, что великий князь и его полиция тут ни при чем, а вся вина падает исключительно на чинов министерства двора" (т. 2, с. 71).

4 - Ср.с записью А. С. Суворина от 19 мая 1896 года "...вчера говорили, что он стрелялся, но адъютант подтолкнул руку и он выстрелил в картину -- ничего этого не было..." (Дневник, с. 108).

5 - Муравьев Николай Валерианович (1850--1908), министр юстиции в 1894--1905 годах посол в Риме в 1905--1908 гг., брат В. В. Муравьева-Амурского, о котором см. главу "Предшественник Распутина".

6 - Эти сведения взяты целиком из "Дневника" А. С. Суворина: "Около 3-х часов дня народ говорил: "Что же вы нас умирать заставляете в давке". Около 4-х часов передавали людей над головами без признаков жизни" (с. 116).

7 - Неточная цитата из "Дневника" А. С. Суворина (там же).

8 - Также из "Дневника" А. С. Суворина (с. 117).

9 - граф Густав Монтебелло (1838--1907)французский дипломат, в 1891 - 1903 годах посол Франции в России.

10 , Ли Хунч-жан (1823--1901), китайский государственный деятель, фактический руководитель внешней политики Китая в конце XIX в.

11 английский журналист Диллон Эмилий Михайлович, корреспондент газеты "Дейли телеграф".

12 - "В течение дня мы не знали,-- пишет Витте,-- будет ли отменен по случаю происшедшей катастрофы этот бал или нет; оказалось, что бал не отменен" (Воспоминания, т. 2, с. 74). "Императрица Мария Федоровна,-- сказано в "Дневнике" А. С. Суворина,-- говорила Государю, что он может ехать на французский бал, но чтобы не оставался там более получаса" (с. 111). Несколько иначе интерпретирует этот случай С. С. Ольденбург в книге "Царствование императора Николая II": "В тот день несчастия был назначен прием у французского посла, и Государь по представлению министра иностранных дел князя Лобанова-Ростовского не отменил своего посещения, чтобы не вызвать политических кривотолков" (с. 51).

13 - Ср. с записью в "Дневнике" А.С. Суворина: "Государь встретил один из возов на Тверской, вылез из экипажа, подошел, что-то сказал и, понурив голову, сел в коляску"
(с. 108).

14 - Александр Петрович Извольский (1856--1919) - дипломат, посланник в Копенгагене в 1903--1906 годах, министр иностранных дел в 1906-- 1910 годах, посол в Париже в 1910--1917 годах., член Государственного совета.


URL записи