wise-cat вывесил фотку

Иван Аргунов: Императрица Елиаета Петровна.

Было бы преувеличением утверждать, что Елизавету очень волновала идеология ее царствования и удел государственного деятеля: она не мечтала прослыть философом на троне, не рвалась она и в воительницы-амазонки. Ее больше беспокоило, как она выглядит и восхищаются ли ею окружающие.
Нарцисс у ручья выглядит жалким мальчишкой, в сравнении с Елизаветой, проведшей жизнь у океана дворцовых зеркал. Впрочем, это нетрудно понять, а автору невозможно осуждать, ведь женщины более красивой, чем Елизавета, не было тогда на свете - так считали ее современники, каких бы взглядов они ни придерживались. Французский посланник Кампредон писал в 1721 году о Елизавете: «Она достойна того жребия, который ей предназначается, по красоте своей она будет украшением версальских собраний… Франция усовершенствует прирожденные прелести Елизаветы. Все в ней носит обворожительный отпечаток. Можно сказать, что она совершенная красавица по талии, цвету лица, глазам и изящности рук». В 1728 году герцог де Лириа сообщал в Мадрид о Елизавете: «Принцесса Елизавета такая красавица, каких я редко видел. У нее удивительный цвет лица, прекрасные глаза, превосходная шея и несравненный стан. Она высокого роста, чрезвычайно жива, хорошо танцует и ездит верхом без малейшего страха. Она не лишена ума, грациозна и очень кокетлива». Вот мнение другого дипломата: она «…белокура, красива лицом и во всех отношениях весьма пленительна и мила… Она имеет весьма изящные манеры, живой характер… постоянно весела и в хорошем настроении духа» (Лириа, с.34, 115; Тайные известия, с.384).

Принцесса София-Августа Ангальтцербстская впервые увидела Елизавету, когда той было 34 года - возраст почтенный для женщины XVIII века: «Поистине нельзя было тогда видеть в первый раз и не поразиться ее красотой и величественной осанкой. Это была женщина высокого роста, хотя очень полная, но ничуть от того не терявшая и не испытывавшая ни малейшего стеснения во всех своих движениях; голова была также очень красива… Она танцевала в совершенстве и отличалась особой грацией во всем, что делала, одинаково в мужском и в женском наряде. Хотелось бы все смотреть, не сводя с нее глаз, и только с сожалением их можно было оторвать от нее, так как не находилось никакого предмета, который бы с ней сравнялся» (Екатерина, 1907, с.39, 310). По-видимому, так и было на самом деле - Екатерина натерпелась от придирок Елизаветы и долго помнила зло, причиненное вздорной тетушкой. Как не без юмора говорил один гоголевский герой, «женщине, сами знаете, легче поцеловаться с чертом, не во гнев будь сказано, нежели назвать кого красавицею». Иной читатель устремится листать иллюстрации, чтобы найти подтверждение вышесказанному - Увы! Портреты эти в большинстве своем писали так, как было принято тогда - тяжеловесные, неподвижные парадные портреты государынь и они не могут донести живое обаяние этой красавицы, темно-синий, свет ее огромных глаз, изящество поз, движений и иных проявлений кокетства.


«Е.Е.Лансере: Елизавета в Царском селе,1905 год \\ Бумага на картоне, гуашь»

За всем этим стояла не только природная красота, но и работа портных, ювелиров, парикмахеров,и самой царицы - самой строгой судьи своей красоты. Нужно признать, что вкус у Елизаветы был тончайший, чувство меры и гармонии - изумительное, строгость к нарядам и украшениям - взыскательнейшая. Каждый выход на люди, особенно - на бал, в маскарад становился для нее событием важнейшим, к которому она готовилась, как полководец к генеральному сражению. «Во время менуэтов, - читаем в записках французского дипломата, - послышался глухой шум, имевший однако нечто величественное. Двери быстро отворились настежь, и мы увидели блистающий трон, сойдя с которого, Императрица, окруженная царедворцами, и вошла в бальную залу. Прекращение всеобщего движения и глубокое молчание позволили услышать голос Императрицы…» (Мессельер, с.970-971). Ради таких мгновений и жила Елизавета! Первой заботой государыни были, конечно, платья и прически. Француз Ж. Л. Фавье писал, что «в обществе она является не иначе как в придворном костюме из редкой и дорогой ткани самого нежного цвета, иногда белой с серебром. Голова ее всегда обременена бриллиантами, а волосы обыкновенно зачесаны назад и собраны наверху, где связаны розовой лентой с длинными развевающимися концами. Она, вероятно, придает этому головному убору значение диадемы, потому что присваивает себе исключительное право его носить. Ни одна женщина в империи не смеет причесываться так, как она» (Фавье, с.189 и др.). Женские прически в эти времена были громоздкими и тяжелыми. Особенно популярна была прическа «а-ля Фонтаж». Волосы украшались массой кружев, лент, драгоценностей. Елизавета и придворные дамы отдали дань и «яйцевидной» прическе, когда волосы взбивались вверх ото лба и гладко зачесывались. Около уха на плечи спускался один или два напудренных локона. К середине века все дамы стали носить прическу «тапе», то есть завивку; куаферы делали «венец», «диадему», украшенную бриллиантами (Сыромятникова, с.134-135).О ней как раз и писал Фавье.

Куаферы, которых готовили в парижской Академии парикмахерского искусства, сооружали на голове модницы каркас, к которому крепились различные предметы и цветы. Такие прически, напоминающие натюрморты художника Хруцкого делались часами. По примеру Версаля, во время причесывания в уборную Императрицы допускались избранные дамы, которые наблюдали за устройством прически и разговаривали с Государыней. Отлучение от уборной рассматривалось придворными как немилость, Императрицы; хотя, как писала Екатерина II, присутствовать на этих посиделках было невыносимо скучно. Чуть ниже будет подробнее рассказано, как Елизавета боролась с соперницами, которые пытались сравняться с Императрицей в красоте и изяществе нарядов; Елизавета боролась с ними разными способами, но главное - Государыня стремилась опередить их, нарядиться во все наимоднейшее, полученное прямо из Парижа. У повелительницы одной восьмой части суши, для этого были неограниченные возможности, особенно денежные и административные. Современники пишут, что Елизавета не надевала одного платья дважды и меняла их по нескольку раз на дню. В Москве, в 1753 году во дворце сгорело четыре тысячи платьев Императрицы. Воспитатель великого князя Петра Федоровича, Якоб Штелин рассказывал, что после смерти Елизаветы новый Император обнаружил в гардеробе 15 тысяч платьев, «частью один раз надеванных, частью совсем не ношенных, 2 сундука шелковых чулок, лент, башмаков и туфлей до нескольких тысяч и проч. Более сотни неразрезанных кусков богатых французских материй» (Штелин, с.100).Русские дипломаты, аккредитованные при европейских дворах, занимались и закупками модных вещей «для собственного употребления Ея императорского величества». Особенно трудно приходилось, как понимает читатель, русским дипломатам в Париже - столице европейской моды. В ноябре 1759 года канцлер Михаил Воронцов писал русскому представителю в Париже, что Императрице стало известно о существовании «особливой лавки» под названием «Au tres galant», в которой «самые наилучшие вещи для употребления по каждым сезонам… продаются». Канцлер поручал нанять «надежную персону» и «по приличности мод и хорошего вкуса» покупать вещи и немедленно слать в Петербург. На эти расходы было отпущено 12 тысяч рублей - сумма ничтожная, если учитывать аппетиты Императрицы.
Вдова русского представителя в Париже Федора Бехтеева писала Императрице Елизавете, что ее муж остался должником, так как разорился на покупке шелковых чулок для Ее величества (Соловьев, 24, с.331). Дипломатам в Лондоне, приказывалось высылать ткани и галантереи. Граф П. Г. Чернышов сообщал: «Я заказал здесь сделать куклу фута в три вышиной и к ней платья всех сортов, каковые при всяких случаях здешние дамы носят и со всеми к ним принадлежащими, как и на голове уборами» (Дамские костюмы, с.346).


«Портрет Императрицы Елизаветы Петровны. Холст, масло»

Чтобы понять характер Императрицы, стоит заглянуть в ее переписку с секретарем Василием Демидовым. В декабре 1744 года Елизавета провела больше месяца на Хотиловском стане по дороге из Петербурга в Москву, где врачи оставили до полного выздоровления заболевшего оспой наследника Петра Федоровича. Государыня не только сидела у постели племянника, но и занималась обновлением своего гардероба. Из Хотилова послан в Кабинет указ: «Купца Симона Дозера, нюренбехца, отправить сюда, по получении сего в самой скорости и велеть взять с собою имеющиеся у него галантереи и куперштихи, все, сколько их имеетца, дав ис почтовых или подставных подвод потребное число, и объявить ему: не пожелает ли он несколько солдат для празнишнего времени, что не без пиянства по дороге?» (Петров, с.55). Государыня трогательно заботилась не о безопасности купца, а о целости его товара. Из переписки 1751 года видно, что Императрицу беспокоило, как бы другие дамы не порасхватали обворожительные галантереи вперед нее. 28 июля она писала Демидову: «Уведомилась я, что корабль французский пришел с разными уборами дамскими, и шляпы шитые мужские и для дам мушки, золотые тафты разных сортов и галантереи всякие золотые и серебряные, то вели с купцом сюда прислать немедленно». Через несколько дней Императрица узнала, что прибывший купец продал часть драгоценного товара, которую она отобрала для себя. Сделал он это скорее всего потому, что торговаться с Государыней невозможно, а она в покупках была всегда скупа - ее ювелир Позье писал, что «государыня была весьма бережлива в покупках и любила похвалиться, что купила что-нибудь дешево» (Позье, с.70).

Поступок иностранца вызвал гнев Государыни, и она приказала Демидову: «Призови купца к себе, (спроси) для чего он так обманывает, что сказал, что все тут лацканы и крагены, что я отобрала, а их не токмо все, но и не единого нет, которыя я видела, а именно алые. Их было больше двадцати и при том такие ж и на платье, которые я все отобрала и теперь требую, то прикажи ему сыскать и никому в угодность не утаивать. А ежели, ему скажи, он утаит, моим словом, то он несчастлив будет и (также) кто не отдает. А я на ком увижу, то те равную часть с ним примут». Иначе говоря, купленные галантереи дамы обязаны вернуть. Тут же Елизавета указывает, кто из дам мог опередить ее: «А я повелеваю всеконечно сыскать все и прислать ко мне немедленно, кроме саксонской посланницы, а прочие все должны возвратить. А именно у щеголих, надеюсь они куплены - у Семена Кирилловича (Нарышкина. - Е.А.) жены и сестры ее, у обеих Румянцевых: то вы сперва купцу скажите, чтоб он сам сыскал, а ежели ему не отдадут, то вы сами послать можете и указом взять моим» (Императрица Елизавета, с.10-15). С годами красота меркла - как все люди того времени, она не ведала о диете и о спортивных занятиях, да и годы брали свое. Фавье, видевший Императрицу в год ее пятидесятилетия, писал, что Елизавета « сохраняет страсть к нарядам и с каждым днем становится в отношении их требовательнее и прихотливей. Нередко, потратив много времени на туалет, она начинает сердиться на зеркало, приказывает снова снять с себя уборы, отменяет предстоявшие театральные зрелища или ужин и запирается у себя, где отказывается кого бы то ни было видеть». Елизавета была не в силах признать, что ее время проходит, что появляются красавицы, которые могут состязаться с ней в изяществе нарядов и причесок. «Старость - преисподняя для женщин» - афоризм Ларошфуко прямо относится к Елизавете. Волшебное зеркало, которое раньше ей говорило, что нет на свете краше и милее, в последние годы молчало. Это стало самой большой трагедией Елизаветы, и характер Государыни постепенно портился. Екатерина пишет: «моя дорогая тетушка была очень подвержена такой мелкой зависти не только в отношении ко мне, но и в отношении ко всем другим дамам, главным образом преследованию подвергались те, которые были моложе, чем она» (Екатерина, 1907, с.139).


«Георг Пренер: конный портрет Императрицы Елизаветы Петровны со свитой. 1744–1755 »

Из сказанного видно - нрав Елизаветы был не так прекрасен, как ее внешность. Большинству гостей дворца, как и нам, не суждено заглянуть за кулисы, хотя многие догадывались, что Елизавета - это шкатулка с двойным дном. В 1735 году леди Рондо писала о встречах с Цесаревной: «Приветливость и кротость ее манер невольно внушают любовь и уважение. На людях она весела и несколько легкомысленна, поэтому кажется, что она вся такова. В частной беседе я слышала от нее столь разумные и основательные суждения, что убеждена: иное ее поведение - притворство». Дипломат в 1727 году писал о молоденькой Цесаревне: «Она обладает большим, живым, вкрадчивым и льстивым умом» (Тайные известия, с.384). Впечатление от ее поведения, бывало подчас весьма обманчиво. Многим людям, Императрица казалась красивой дурочкой, ласковой и легкомысленной, которая сев на престол, будет выполнять то, что они ей внушат и нашепчут в прелестное ушко. И каким жестоким бывало разочарование! Она легко соглашалась с мнением собеседника, но медлила исполнить совет или просьбу так, что обнадеженный собеседник с возрастающей досадой видел, что его красноречие, доводы пропали даром - Государыня ничего по его настоянию не делает.

Почему так было? У Елизаветы Петровны было хорошо развито «чувство власти», без которого пребывать в кресле властителя человеку, можно, но только недолго. Это чувство схоже с чутьем зверя, избегающего опасности. Государыня, как настоящий властитель, была недоверчива - она опасалясь за свою власть, подозревала окружающих в намерении повредить ей. Вместе с тем она пугалась принимать скоропалительные решения и как человек, идущий в полутьме по незнакомой дороге, часто останавливалась в нерешительности. К каждому делу Елизавету нужно было исподволь подготовить, дать ей свыкнуться с новой для нее мыслью. Французкий посланник Шетарди писал об этой черте Государыни: «Я ведаю, что царица охотнее выслушивает каждое дело, когда она наперед к тому приуготовлена» (АВ, 1, с.475). По иронии судьбы, сам Шетарди переоценил свое знание русской Императрицы. Как уже сказано, он стал одним из инициаторов заговора Цесаревны, хотя в дальнейшем роль его была скромна. Но сам Шетарди считал, что в событиях 25 ноября он -первый человек. И в этом его убеждал прием, оказанный посланнику: Шетарди оказался вхож в самый узкий круг ее приближенных, сама Императрица в нем души не чаяла, вела с ним откровенные беседы, возила всюду с собой и ласкала. Через некоторое время Шетарди отбыл в отпуск во Францию и на прощание был осыпан подарками и наградами, включая орден Святого Андрея Первозванного. Начальство было довольно успехами маркиза и вновь послало его в Россию в надежде, что Шетарди добьется у Елизаветы поворота внешней политики России, выгодного Версалю. В 1743 году Шетарди вернулся в Россию, отношения с Императрицей стали еще более теплыми. Она взяла галантного католика в пеший поход на богомолье из Москвы в Троице-Сергиев монастырь. Это была увеселительная прогулка с частыми остановками, охотой и пиршествами. Красавец-француз, как утверждали, покорил Императрицу как женщину, но… оказалось - совсем не как политика. Шетарди все чаще испытывал разочарование - Государыня каждый раз ускользала от него и не давала ответа на его внешнеполитические вопросы.


«1740е гг» на Неизвестный художник: портрет Цесаревны Елизаветы Петровны

При этом Шетарди забыл, что сам в марте 1741 года писал во Францию о приключениях шведского коллеги Нолькена - сподвижника по заговору в пользу Елизаветы. Нолькен, как уже говорилось, добивался у Цесаревны расписки в том, что она готова - в ответ на денежную и военную помощь шведов - отдать часть завоеванных ее отцом территорий на побережье Балтики. Эти условия были тягостны для дочери Петра, и она стремилась уйти от прямого ответа и бумаги подписывать не хотела. Шетарди тогда писал, что Нолькен был обворожен приемом Цесаревны, но «тщетно Нолькен представлял дело с точки зрения, которая могла ее убедить и как ни ловко он пользовался минутами, когда принцесса наводила его на разговор о деле, она однако ограничивалась теми знаками чувствительности, которые выражаются в движении и на лице» (Пекарский, с.233-234). Так продолжалось до последней встречи, Нолькена перед отъездом из Петербурга - Швеция должна была вот-вот начать войну против России. При этом он держал наготове нужную шведам бумагу и был готов передать Цесаревне огромные деньги, стоит ей поставить свою подпись. Но и здесь его ждала неудача - Елизавета снова увильнула от охотника за ее автографом. Шетарди сообщал во Францию 31 марта 1741 года: придя на встречу с Цесаревной, Нолькен пожаловался, что Лесток плохо выполняет поручения Ее высочества и нужная шведам бумага до сих пор не подписана. По-видимому, сказал Нолькен, Лесток утаивает от своей повелительницы суть дела. «Принцесса Елизавета, - пишет Шетарди, - нисколько не оправдывала своего поверенного и скорее одобряла обвинение и давала заметить, что не помнит хорошенько, о чем шла речь». Такой поворот был полной неожиданностью для шведского посланника - ведь он три месяца назад передал Елизавете копию обязательства. Нолькен «не скрыл от нее удивления, что предмет такой огромной важности не оставался постоянным в ее памяти, он напомнил ей о содержании требования. Так как «она отозвалась незнанием, где находится в настоящую минуту эта бумага… то Нолькен… ответил, что подлинник у него в кармане и все может быть окончено в одну минуту, так как ей достаточно только подписать и приложить свою печать». Елизавета, загнаная в угол, и тут вывернулась, сославшись на то, что в зале присутствует слуга, который кажется ей подозрительным. «Впрочем, - пишет Шетарди, - она высказалась столько же признательною к расположению Швеции, сколько убежденною в быстром действии, которое произведут первые демонстрации со стороны шведов». На прощание Елизавета обещала прислать поверенного с бумагой наутро, но Нолькен так и отправился в дальний путь на ни с чем. Между тем ни он, ни его друг Шетарди не обратили должного внимания на слова Елизаветы, сказанные ею на самой первой встрече с Нолькеном. Она высмеяла правительницу Анну Леопольдовну, рассказав, что правительница проговорилась ей о том, что совет убрать со всех постов фельдмаршала Миниха она получила от принца Антона-Ульриха и Остермана. Цесаревна сказала при этом, что «надобно иметь мало ума, чтобы высказаться так искренне. Она совсем дурно воспитана, - прибавила принцесса, - не умеет жить.» (Пекарский, с.266, 235). Елизавета считала себя хитрой и умеющей жить…


URL записи