wise-cat вывесил фотку

Фото из альбома Atenais
Георгий Мусийский: портрет семьи Императора Петра Великого, 1717 год.

Елизавета Петровна родилась в Коломенском под Москвой в знаменательный для страны и ее родителей день 18 декабря 1709 года, когда русская армия завершала полтавскую кампанию и торжественным маршем вступала в старую столицу. На гравюрах мы видим, сколь красочным было зрелище: по улицам Москвы двигались полки, под триумфальными арками проходили победители короля-викинга, несли трофейные знамена, носилки Карла XII, вели знатных пленных - генералов, придворных, тысячи и тысячи солдат и офицеров. Петр, деятельно распоряжавшийся церемонией, перед самым началом получил известие о благополучном разрешении Екатерины дочерью. Он приказал отложить на три дня вступление победителей в старую столицу и начал пир в честь рождения дочки, названной редким тогда именем Елизавет… Детство Елизаветы прошло в Москве и Петербурге. Девочку воспитывали вместе с сестрой Анной, родившейся в 1708 году. Отец почти все время в разъездах, мать нередко его сопровождала. Дочерей опекали сестра Петра царевна Наталья Алексеевна, и супруги Меншиковы - светлейший князь Александр Данилович и его жена Дарья. Проходя по анфиладе залов Меншиковского дворца в Петербурге, думаешь о том, что во времена детства Елизаветы и Анны, здесь не было так тихо и чинно: царские дочери в компании с Сашей и Машей - дочерьми светлейшего князя, и с сыном Александром, должно быть, устраивали шум и беготню. А потом их уводила обедать и спать заботливая Варвара Арсеньева - сестра княгини Дарьи. Петру и Екатерине Меншиков писал: «Дорогие детки ваши, слава Богу, здоровы». Одно из первых упоминаний о Елизавете в переписке Петра встречается под 1710 годом: 1 мая царь передал привет «четвертной лапушке» - начавшей ползать младшей дочери. Тогда же царь плавал по морю на новой шняве «Лизетка»; так же звали и любимую собаку царя.


«А.Матвеев: портрет Императора Петра Великого, 1725 год.»

В письмах к дочерям и о дочерях, занятый сотнями важных дел Петр преображается: он ласков, весел и заботлив: царь передает приветы детям, особенно младшей, посылает гостинцы. Первый официальный выход Елизаветы состоялся 9 января 1712 года. Этот день весьма важен, ведь она, вместе с сестрой, оставалась внебрачным ребенком, бастардом или, как говорили по-русски, выблядком. В этот день Петр узаконил отношения с Екатериной венчанием в церкви. При этом девочки - одной два, другой - три года, держась за подол матери обошли вослед за родителями вокруг аналоя. Они становились «привенчанными» детьми, законными и правоспособными. После церемонии Анна и Елизавета восседали за столом в качестве «ближних девиц» невесты, пока их не унесли в постель. Впрочем, церемония не спасла Елизавету от укоров подданных в незаконности происхождения. 11 июня 1717 года Екатерина писала мужу, что Елизавета заболела оспой, но болезнь оказалась легкой, и дочь «от оной болезни уже освободилась без повреждения личика своего». В 1712 году Петр писал Елизавете и Анне записки, впрочем, без особой надежды на ответ. А вот в 1717 году Екатерина, бывшая с Петром в походе, просила Анну «для Бога потщиться: писать хорошенько, чтоб похвалить за оное можно и вам послать в презент прилежания вашего гостинцы, на чтоб смотря, и маленькая сестричка также тщилась заслужить гостинцы». И вскоре младшая заслужила гостинец ! В начале 1718 года Елизавета получила от отца письмо: «Лизетка, друг мой, здравствуй! Благодарю вам за ваши письма, дай Боже вас в радости видеть. Большова мужика, своего братца (царевичу Петру Петровичу чуть больше трех лет. - Е.А.) за меня поцелуй».


Иван Никитин: портрет Елизаветы Петровны Около 1712 год.

Совершеннолетней Елизавету признали в феврале 1722 года, когда ей было чуть больше 12 лет. Б. Х. Миних вспоминал: «Она была хорошо сложена и очень красива, но весьма дородна, полна здоровья и живости, и ходила так проворно, что все, особенно дамы, с трудом за ней поспевали, уверенно чувствуя себя на прогулках верхом и на борту корабля. У нее был живой, проницательный, веселый и очень вкрадчивый ум, обладающий большими способностями. Кроме русского, она превосходно выучила французский, немецкий, финский и шведский языки, писала красивым почерком» (Безвременье, с.72). На торжественной церемонии Петр обрезал с платья дочери маленькие белые крылышки и начался новый этап жизни Елизаветы - она стала невестой. Французский посланник Жан Кампредон сообщал 9 февраля 1722 года о церемонии вступления в совершеннолетие Елизаветы: девочка кажется «очень милой и прекрасно сложенной. Церемония эта обозначает, что принцесса вышла из детства, и досужие политики выводят отсюда разные заключения относительно брачных партий». Елизавета не уступала Анне Петровне, которая, по признанию французского дипломата, «красавица собой, прелестно сложена, умница» (РИО, 49, с.44, 59). Сестры умели читать, писать, говорили по-французски, по-итальянски, по-немецки, разбирались в музыке, танцевали, умели одеваться, знали этикет. А что еще нужно, чтобы, имея ослепительную красоту, стать, например, французской королевой? Именно такую судьбу готовил Петр своей средней дочери Елизавете (к этому времени родилась дочь Наталья). В 1721 году он писал русскому посланнику во Франции князю В. Л. Долгорукому, что, будучи в Париже в 1719 году, говорил матери короля Людовика XV «о сватанье за короля из наших дочерей, а особливо за середнею, понеже равнолетна ему (Луи родился в 1710 году. - Е.А.), но пространно, за скорым отъездом, не говорили, которое дело ныне вам вручаем, чтоб, сколько возможность допустит, производили». Впрочем, Петр был готов выдать дочь за принца Луи-Филиппа Шартрского - родственника французского короля.


Луи Каравакк: портрет Цесаревны Елизаветы в виде Богини Флоры-1710-е годы.

Поручение царя оказалось для опытного дипломата в сущности, неисполнимым - Версаль не был в восторге от предложенной партии с дочерью, рожденной до заключения законного брака. Ледран, чиновник Министерства иностранных дел, писал: «Брачный союз, от коего произошли принцессы, которых он (Царь. - Е.А.) теперь желает выдать замуж, не заключает в себе ничего лестного, и говорят даже, что младшая из этих принцесс (Елизавета. - Е.А.), та, которую могут предназначать для герцога Шартрского, сохранила некоторые следы грубости своей нации». Не без этого! - скажем мы. Впрочем, Кампредон считал, что недостатки вполне поправимы: «Принцесса Елизавета особа чрезвычайно милая. Ее можно даже назвать красавицей ввиду ее стройного стана, ее цвета лица, глаз и рук. Недостатки, если таковые есть в ней, могут оказаться лишь в воспитании и в манерах. Меня уверяли, что она очень умна. Следовательно, если… найдется какой-нибудь недостаток, его можно исправить, назначив к принцессе, сведущую и искусную особу» (РИО, 49, с.324). Возможно, Кампредон подпал под обаяние Елизаветы, но все же он не был простодушным и наивным человеком. Кампредон известен как опытный, хладнокровный дипломат: во время пира у царя все гости перепились и только маленький Кампредон, как сокол, зорко за всеми наблюдал. Он отличался умом и проницательностью. В 1722 году Кампредон писал - если Петру будет отпущено лет десять жизни, Россию ждут грандиозные перемены, так как после возвращения из-за границы, где Царь пробыл довольно долго, он действует по-другому и добьется выдающихся успехов, «ибо опыт доказывает, что твердостию и смелостию из этого народа можно сделать все, что угодно» (РИО, 49, с.58). И это очень верное наблюдение: с 1718 года Петр начал новый цикл грандиозных реформ во многих сферах жизни русского общества. Но несмотря на авторитет посланника в Версале с осторожностью относились к его рекомендациям: французский двор опасался, что брачный прожект Петра усилит российское влияние в Европе, что для Франции считалось нежелательным - в то время многие европейские государства были встревожены чересчур смелым вмешательством России в германские дела во время Северной войны 1700-1721 годов (РИО, 49, с.XXVI).


« Луи Каравакк: портрет царевен Анны Петровны и Елизаветы Петровны. 1717 год»

Петр знал, что в политике никогда не говорят «никогда», и вел переговоры с Кампредоном и, как писал последний 5 февраля 1723 года, как-то раз удалил приближенных и беседовал о делах с Кампредоном с глазу на глаз. Переводчиком была Екатерина Алексеевна, которая, как и Кампредон, бывший послом в Стокгольме, знала шведский язык. Император хотел использовать брак Елизаветы в крупной политической игре, в которую предполагалось втянуть Францию и Польшу. В финале ее принц Шартрский Луи-Филипп, сын регента Франции Филиппа Орлеанского, оказывался с польской короной на голове, а рядом с ним на троне восседала королева Польши Елизавета (РИО, 49, с.L-LIX). В это время в Петербурге маялся искатель руки Цесаревны - голштинский герцог Карл-Фридрих, который по приглашению Петра приехал в 1721 году в Россию и ходил в женихах, причем он и его окружение не знали, которую из дочерей Петра за него выдадут - Анну или Елизавету? Между тем голштинцы требовали, чтобы им разъяснили как можно быстрее - Голштиния, мечтавшая вернуть провинцию Шлезвиг, отнятую у герцога Данией в 1704 году, нуждалась в поддержке России с помощью брака молодого герцога с одной из дочерей Царя. Но Петр не хотел расставаться с одной из дочек, тянул с окончательным решением и лишь незадолго до смерти решил выдать за герцога старшую дочь Анну. В поведении Императора в то время явное противоречие - в политике тех времен, дети, особенно дочери, при всей любви родителей, служили разменной монетой в большой политической игре; при этом оставались окруженными лаской и заботой. По всему видно, что атмосфера в семье Петра была замечательная. Как сообщал в 1722 году Кампредон, «обе царевны принимаются плакать, как только с ними заговаривают о замужестве, а принуждать их не хотят» (РИО, 49, с.90). Такое возможно, когда в семье любовь и мир, и детям не хочется покидать родителей. Впрочем, были и «домашние» проекты. Вице-канцлер Андрей Иванович Остерман предлагал выдать Елизавету за сына Царевича Алексея Петровича, Петра Алексеевича, который был на шесть лет младше Елизаветы. Остерман, и другие сановники, опасались, что после смерти Петра, возникнут династические трения между семьями Царя. Напомню - Царевич Алексей рожден от брака Петра с Евдокией Лопухиной, так что его сын Петр приходился Елизавете по отцу родным племянником. Однако близкое родство не смущало прожектеров - они ссылались на Португалию и Австрию, где церковь разрешала подобные браки. А кто мог в России возразить главе церкви - Императору? Отчаянных противников кровосмешения среди высшего русского духовенства ь не было (РИО, 49, с.130).


«Неизвестный художник:портрет Императора Петра II (дез даты)»

К началу 1725 года переговоры с французами результата не дали - Версаль отговаривался молодостью короля и выжидал. Впрочем, предложение из России расценивалось весьма высоко. В списке-таблице семнадцати невест короля, составленом Министерством иностранных дел с перечислением достоинств и недостатков брака короля с каждой кандидаткой, имя Елизаветы стояло под № 2 - сразу после испанской инфанты, от которой (за молодостью лет) решили отказаться. (Россия, с.278). Но когда в конце января 1725 года Петр Великий умер, с мнением его преемницы, Екатерины I, в Версале никто не стал считаться - короля женили на дочери польского экс-короля Станислава I Лещинского Марии и тем самым поставили точку в брачных переговорах. Впрочем, ее судьба долгие годы после смерти отца и матери оставалась неясной. Умирая в мае 1727 года, императрица Екатерина I завещала дочери выйти замуж за Карла-Августа - младшего брата мужа Анны Петровны голштинского герцога Карла-Фридриха. Карл-Август молодой, симпатичный юноша весьма нравился Елизавете, но летом 1727 года Карл-Август неожиданно заболел и умер. В 1744 году Елизавета Петровна расплакалась, когда увидела Иоанну-Елизавету - так была похожа она, младшая сестра Карла-Августа, на своего брата - жениха Цесаревны Елизаветы.


«В. А. Серов: Император Пётр II и Цесаревна Елизавета на псовой охоте, 1900 год. »

Впрочем, в 1727 году цесаревна-невеста печалилась недолго. Она стала первой звездой двора Петра II. Юный Император освободился от Меншикова и вкушал прелести свободы Российского самодержца (Анисимов, 1994, с.151-171). По Москве, куда из неуютного Петербурга в начале 1728 года перебрался двор, разнеслась потрясающая сплетня о романе Императора и красавицы-тетушки. Для сплетни как будто были основания: 18-летняя Елизавета славилась как девица легкомысленная, а 13-летний Император поражал наблюдателей ростом и телесной крепостью. В компании фаворита князя Ивана Долгорукого юный Царь многое испытал и многое видел. Петр и Елизавета были какое-то время неразлучны. Испанский посланник герцог де Лириа писал в Мадрид: «Больше всех Царь доверяет принцессе Елизавете, своей тетке, которая отличается необыкновенной красотой, я думаю, что его расположение к ней имеет весь характер любви». У Императора и Цесаревны нашлось много общего - оба любили развлечения: праздники, поездки, танцы и особенно охоту. «Русские, - продолжает де Лириа, - боятся большой власти, которую имеет над Царем принцесса Елизавета: ум, красота и честолюбие ее путают всех…» (Лириа, с.32, 34, 118-119). У автора нет желания выяснять, как далеко зашла нежная семейная дружба, хотя сплетен вокруг сохранилось немало. Пусть Петр и Елизавета останутся в памяти такими, какими их увидел художник Валентин Серов: два наездника летят по осеннему полю, и юноша-император догоняет ускользающую от него Диану - красавицу с улыбкой на устах…Впрочем, дружба эта продолжалась недолго, и вскоре цесаревна разъезжала уже в другой компании. В эти годы Елизавета беспечна и весела. Берхгольц рассказывает в дневнике о праздновании Пасхи 1722 года в царской семье, где принимали голштинского герцога Карла-Фридриха. Традиционный обряд целования со словами «Христос воскресе!» - «Воистину воскресе!» шел своим чередом, пока герцог не столкнулся с дочерьми царя. Екатерина разрешила ему облобызаться с ними. Старшая Анна долго колебалась, а «младшая тотчас же подставила свой розовый ротик для поцелуя» (Берхгольц, с.117).


Иван Адольский - Большой: портрет царевны Анны Петровны" После 1740 года.»

Елизавета рано поняла значение своей красоты, ее завораживающее действие на мужчин и стала истинной дочерью своего века с культом наслаждений и удовольствий. Об уровне интересов Елизаветы и ее окружения говорит письмо Мавры Шепелевой, посланное из Киля, куда та отправлена в свите молодой герцогини Анны Петровны летом 1727 года [1]: «Матушка-царевна, как принц Орьдов хорош! Истинно, я не думала, чтоб он так хорош был, как мы видим: ростом так велик, как Бутурлин, и так тонок, глаза такия, как у вас цветом и так велики, ресницы черния, брови темнорусия… румянец алой всегда на щеках, зуби белы и хараши, губи всегда алы и хороши, речь и смех - как у покойника Бишова, асанка паходит на осудереву (то есть Петра П. - Е.А.) асанку, ноги тонки, потому что молат; 19 лет, воласы свои носит и воласы по поес, руки паходят очинь на бутурлины. Еще ж данашу: купила я табакерку и персона в ней пахожа на вашо высочество, как вы нагия» (Письма к государыне, с.67-72). Кроме Петра II, в письме дважды упомянут Александр Борисович Бутурлин. Этот красавец - камергер двора Елизаветы слыл за ее любовника. Верховники - члены тайного совета, управлявшие страной при Императоре Петре II, следили за поведением Елизаветы и, устрашенные слухами о кутежах в подмосковной Александровской слободе, отправили Бутурлина в армию на Украине. Впрочем, это не огорчило Цесаревну; вскоре на его месте был другой счастливец. Елизавета не поехала и на похороны сестры Анны, тело которой осенью 1728 года доставлено из Киля в Петербург. Судьба старшей дочери Петра Великого сложилась трагически. Брак ее оказался неудачен. Среди чужих людей дочь Петра чувствовала себя одинокой, муж оказался недостойным сокровища каким, по единодушному мнению современников, была Анна («Прекрасная душа в прекрасном теле», - писал ганноверский резидент Вебер). Герцог был распутником и гулякой. Письма Анны к сестре Елизавете, и Петру II полны тоски, слез и жалоб. Но разводы в таких браках считались вещью немыслимой. Осенью 1727 года Анна забеременела. Мавра Шепелева писала что в кильском дворце шьют рубашонки и пеленки и что у Анны «в брухе что-то ворошится». В феврале 1728 года герцогиня родила мальчика, которого назвали Карлом-Петером-Ульрихом. Вскоре после родов у Анны Петровны открылась скоротечная чахотка, и она умерла, завещав похоронить ее в Петербурге, возле родителей. Думаю, что Анне, так нежно относившейся к младшей сестре, хотелось, чтобы та приехала на похороны, ведь все детство и юность они были неразлучны. Но осень - время охоты, и Елизавета не нашла двух дней, домчаться до Петербурга и поклониться праху близкого ей человека. То, что она в это время была здорова, мы знаем точно.


«И-Г-Таннауэр: Цесаревна Елизавета Петровна, 1725 год.»

В деревне застали Елизавету и события начала 1730 года, когда заболел и умер Петр II. Накануне датский посланник Вестфален предупреждал верховников, что принцесса «непременно найдет средства завладеть престолом или лично для себя или же для своего племянника», Карла-Петера-Ульриха. В ответ, как писал Вестфален в Копенгаген, князь Д. М. Голицын «присылал ко мне (человека) с уверениями, что ни принцесса Елизавета, ни ее племянник не взойдут на престол» (Дипломатические депеши, с.198, 201). И все-таки верховники опасались попыток дочери Петра Великого захватить власть и отняли у нее вооруженную охрану. Основанием стали интриги голштинских дипломатов, которые носились с проектом возведения на русский престол (в случае смерти Петра II) другого внука царя - Карла-Петера-Ульриха под именем Петра III при регентстве Елизаветы Петровны. Однако волнения оказались напрасны: узнав о болезни Императора, Елизавета Петровна не приехала из Александровской слободы. (Игра истории: ведь Александровская слобода известна как одно из самых зловещих мест - именно там устроил опричную столицу Иван Грозный.)источники единодушно говорят о пассивности цесаревны в эти дни. Даже ярый противник Елизаветы, Вестфален, в конце января 1730 года, перед самым приездом вызванной верховниками герцогини Курляндской Анны Иовановны, сообщал из Москвы, что «все здесь тихо, никто не двигался, принцесса Елизавета держит себя спокойно, и сторонники голштинского ребенка не смеют пошевелиться» (Дипломатические депеши, с.210). Французский дипломат Маньян писал, что «принцесса Елизавета вовсе не показывалась в Москве в продолжении всех толков о том, кто будет избран на престол. Она жила в деревне, несмотря на просьбы друзей, готовых ее поддержать… Елизавета не раньше явилась в город, как по избранию Анны Иовановны». наблюдатели усматривали в этом тактику честолюбивой дочери Петра Великого, ждавшей своего часа, другие подозревали, что она была беременна и стремилась в уединении скрыть свою тайну. Думаю, что все было проще - честолюбие цесаревны спало, в ней играла молодая кровь. 19 января 1730 года, после смерти Петра II, верховники объявили об избрании на престол Анны Иовановны. «Впрочем, - писал Маньян, - вряд ли личное присутствие в Москве послужило бы Елизавете в пользу даже в том случае, если бы она приехала раньше, так как у нее не может быть друзей среди влиятельных русских вельмож, которые могли быть ей полезны. На это существуют три одинаково важные причины…» И далее он называет: беспечность красавицы, предосудительное поведение матери во время царствования и «низость» породы Цесаревны (Из дипломатической переписки, с.58-59).


«Иоганн Генрих Ведекинд: портрет Императрицы Анны Иоановны (1693-1740)»

Действительно, обсуждая в ночь смерти Петра II вопрос о престолонаследии, глава верховников князь Дмитрий Голицын предложил в Императрицы Анну Ивановну как «чисто русскую» царскую дочь и, походя, помянул отродье шведской портомби. И этого было достаточно - имя Цесаревны среди возможных кандидатов более не возникало. В общем, Маньян был совершенно прав: у Цесаревны среди высшей знати сторонников в самом деле не оказалось. Многие люди, глядя на приключения Цесаревны думали, что яблочко укатилось недалеко от лифляндской яблоньки и Елизавета может стать царицей-вакханкой. Впрочем, были немногие, кто пытался выразить несогласие с тем, что дочь Петра обошли. В 1730 году в Петербурге старый моряк, сподвижник Петра I, адмирал Петр Сиверс усомнился в праве Анны Иовановны занять престол вперед дочери Петра Великого. Он сказал: «Корона Его Императорского высочества Цесаревне Елизавете принадлежит!» Произнесено это публично, в присутствии главнокомандующего Петербурга генерала Б. X. Миниха, который и донес на Сиверса новой Государыне. Судьба адмирала печальна - разжалование и ссылка (Еще письмо, с.175).


URL записи