У Сергея Тимофеевича Аксакова, оренбургского помещика и славянофила, есть рассказ о жизни некоего Петра Балясникова. Они вместе учились в казанской гимназии и университете, но после выпуска их пути разошлись. В поисках литературной славы Аксаков отправился в Петербург и за год перезнакомился со всеми поэтами столицы. Его с удовольствием приглашали к себе Державин, Шишков, Шушерин и Мертваго. Он даже начал что-то писать, но без особого успеха.
У Балясникова все было иначе. Окончив университет, он записался в действующую армию. В тот год Россия воевала со Швецией (1808-09, в ту войну мы взяли Финляндию), и он сразу попал в дело. Вел себя геройски, рисковал ежечасно, и скоро получил пулю в колено. Полковой доктор не смог ее вытащить, и раненого отправили в Петербург.
Прибыв на место, Балясников обнаружил, что у него совсем нет денег. Пока воевал, о средствах не думал. В походе денщик следил за едой и одеждой, оружие чистил сам, а остальное его не интересовало. Как быть? Недолго думая, он решил пойти к всесильному Аракчееву, тогдашнему военному министру. Это был страшный человек. Сколько людей по его приказам было забито палками — не счесть. В одной только новгородской губернии он погубил несколько десятков человек. Его боялись за всесильность, за бешенство, за показной садизм. Некоторые крестьяне почитали его за чёрта. Мало ли что.
Петра это не испугало. Он любил риск, к тому же был голоден. В конце концов, не идти же ему работать? Ради азарта предложил друзьям пари, что добудет у министра денег. Те решили, что это шутка, и посоветовали держаться от Аракчеева подальше.
Следующим утром Балясников зашел в министерскую приемную, с трудом добрался до дивана, подозвал к себе ординарца и велел доложить, что раненый русский офицер нуждается в помощи. Ординарец ушел и через несколько минут вернулся. Аракчеев занят. Тогда Балясников приказал передать, что он сильно страдает от ран и не может долго ждать. Ординарец смутился, подождал немного и зашел в кабинет второй раз. От наглости министр пришел в ярость и приказал впустить офицера в кабинет. Балясников зашел и пристально посмотрел ему в глаза. Аракчеев застыл. Петр приказал подать себе стул, сел и в двух словах рассказал о своих проблемах. У него нет денег, нет квартиры и ему нужен доктор. После выздоровления он намерен вернуться в армию. Говорил негромко, внятно, без заиканий.
Когда закончил, в комнате нависла тишина. Все думали, что сейчас Аракчеев сотрет его в порошок. Но министр этого не сделал. Он подозвал к себе адъютанта, приказал дать Балясникову триста рублей, отвести к доктору и найти комнату. Для перемещений по городу предоставил свой экипаж. Балясников встал, поблагодарил за щедрость, и вышел вон.
История, рассказанная Аксаковым, кажется очень простой. Ну что странного в том, что мальчик убежал на войну? Обычное дело, особенно в русском мире. Русские — народ воинственный и казарма для них — дом родной. Если где-нибудь, хоть в Казани, появится юноша, годный к строевой службе, будьте покойны, рано или поздно он окажется на плацу. Душа сама попросит. И, опять же, армия, которую он несет в себе, не похожа на банду, как это часто бывает у людей восточных. Стайные инстинкты в русских давно умерли. Биологический лидер для них ничего не значит, а жить за счет лохов им не интересно. Какая честь в том, чтобы брать с неудачников и трусов? Свои же засмеют.
Балясникову нужна армия, чтобы ходить в атаку строем, с барабанным боем, не вынимая папироски изо рта. Грань между парадом и сражение у него стерта. Как всякий русский мальчик, он мечтает умереть в аксельбантах, под треск ружейной канонады.
Не все это любят, поэтому приходится подбирать противников. Чаще других так воюют германские народы. Тевтонцы знают толк в лобовой атаке и ломятся к победе напролом, сквозь огонь и смерть. Остальные хитрят и норовят ударить в спину. Поэтому с первыми Балясниковы воюют, а вторых отстреливают по мере надобности, как дичь.
Зачем, к примеру, Петр поехал воевать со шведами? Мог бы отправиться в Сибирь, к якутам и тофаларам. За год-два собрать капитал, и потом жить в столицах припеваючи. За Уралом дикий восток. Режь, грабь, убивай — никто и слова не скажет. Почему не поехал? Потому что юноша мечтал о стихии. Война ему нужна ради самой войны. Это его естественная среда, в ней он чувствует себя как птица в небе. А отнимать серьги у таежного жителя — это что-то другое. В этом нет подвига.
Чтобы быть героям в подлинном, имперском смысле этого слова, нужна армия, а для поездки в Сибирь, то есть для грабежа, достаточно вооруженной толпы. Разница в том, что мародер не играет своей жизнью, не ставит ее на кон. Ему это не нужно. Он приходит на войну за деньгами. Честь его не интересует. Полноценный противник ему заказан, и чем слабее жертва, тем лучше. Дело тут не в подлости, а в математике. С сильными врагами приходится воевать, а это дорого стоит. Обыскивать беззащитных гораздо выгодней.
Солдатам, воспитанным в старых традициях, этого не понять, поэтому Балясникову и его товарищам будет до крайности неприятно заниматься подобными вещами. Во-первых, нет доблести. Во-вторых, тяжело, когда плачут и просят о пощаде. Мужская игра ломается. Это противно. Помимо всего прочего, война для них, это своего рода терапевтическая практика. Посредством нее мальчики становятся мужчинами. Они рискуют, в том числе и для того, чтобы перейти в новое стояние. Мистика перехода. И если к Балясникову подойдет мародер и на счетах распишет его экстазы в монете — он расплачется. Без мечты его жизнь ничего не стоит.
Кстати, именно поэтому в России так много лесников из бывших военных. Раз мечту украли, значит, и жить не следует. При таком раскладе сторожить лес — святое дело. Но если им разрешить мечтать, то, боже мой, какое это для них счастье! Начать войну со шведами за честь императора — и повод достойный, и враг подходящий. Шведы умные, красивые, злые. Армия образцовая. Сойтись с ними уже радость. И при чем тут деньги? Воин к барахлу и пальцем не притронется. Побоится себя уронить. Он знает: от мародера до героя — одна мысль и два движения. Раз-два и вместо армии стоит толпа. Святое нельзя оставлять без охраны. Оно держится на множестве ограничений, суть которых в том, чтобы не дать увильнуть от взгляда в лицо смерти. Из них запрет на добычу — первый.
Нельзя воевать ради наживы, иначе быстро скатишься к грабежам, а там и до торгаша недолго. Женишься, разжиреешь, жить захочешь. Грабеж убивает душу воина, вот что страшно. Там, где рука тянется к кошельку, исчезает идея.
В строй зовут мечты, из строя — реальность. Их нельзя смешивать. Война — это высокое искусство смертельного риска. Кёльнский собор с мессами Баха. Согласится ли его архитектор строить таверны и банки? Скорее всего, нет. После сладкого не пьют горькое. У русских военных та же история. Рискнув однажды ради чистого смысла, умирать за деньги уже не хочется. От залитого кровью флага к золоту тянется пропасть глубиною в вечность. Нельзя перейти с одного берега на другой без внутренней ломки. Военный с перстнями — внутренний калека. Но вот странность: понимая свое положение, они не согласны жить в нужде. Кормится от войны они не хотят, но уверены, как Балясников, что все их запросы должны быть удовлетворены. Не ими. Кем-то другим. Крепостные, цари, инородцы — не важно. Все, необходимое для жизни, у них должно быть, иначе они начнут воевать внутри страны (советские офицеры, униженно выпрашивающие себе квартиры у заворовавшегося начальства, понятное исключение).
Его поход к Аракчееву — что это? Он пришел за милостыней? Только наивному человеку может показаться, что это действительно так. На самом деле, Балясников в приемной — это прямая угроза жизни министру. Он его открыто предупреждает: не дашь денег — убью. Аракчеев хоть и не воевал, но в военном училище был, и армейский язык жестов усвоил.
Если к генералу пришел лейтенант и уходить не хочет, значит, жди беды. Войска недовольны. Ошибешься — тут же пристрелят. Балясников был испытанием, которое Аракчеев успешно прошел. Но можем ли мы назвать испытанием для Путина тысячи сокращаемых, живущих в нищете нынешних офицеров?
Все пожертвования с Хомы идут в детскую больницу, в реанимационное отделение
